№ 1 (2025)

В статье рассматриваются языковые способы репрезентации представлений о лени в традиционной культуре кубанских казаков и не казачьего населения, проживающего на территории Краснодарского края. Объектом анализа являются единицы лексико-фразеологической системы кубанских говоров с южнорусской и украинской языковой основой. С опорой на фольклорную традицию констатируется двойственное отношение в казачьей среде к лени и категорически отрицательное — к ленивому человеку. Показывается сближение понятия «лень» в языковом сознании жителей Кубани как с понятиями «праздность», «пьянство», «бесхозяйственность», «пустословие», так и с понятием «богатство». Посредством анализа семантической структуры диалектных единиц и их внутренней формы, а также с опорой на высказывания носителей кубанских говоров реконструируется созданный ими словесный образ лентяя, отражающий стереотипные представления, единые для разных этносов. Показано, что этнокультурная специфика, раскрывающая особенности мироощущения кубанского казачества, проявляется в создании локализмов (слов и фразеологизмов), своеобразии их внутренней формы, детализации процесса бездействия. На языковом материале говоров позднего образования подтверждается вывод о том, что положительный идеал — уважение к труду — воспитывается в традиционной казачьей культуре через неприятие и осмеяние лени.

Статья посвящена описанию сравнительно-оценочной конструкции <куда Х-у до Y-а>, в которой есть устойчивый компонент куда до, а также варьирующиеся компоненты (слоты) Х и Y. Значение этой конструкции не выводится из суммы значений ее компонентов и может быть сформулировано так: ‘Х уступает Y по определенным признакам, зависящим от контекста и способным проявляться как эксплицитно, так и имплицитно’. Материалом для анализа послужили 463 контекста, включающих данную конструкцию, из устного и газетного подкорпусов НКРЯ, а также из Генерального интернет-корпуса русского языка. Контексты представляют собой разговорную письменную речь, а также устную спонтанную или квазиспонтанную речь, отличающуюся определенной степенью подготовленности. Внимание в статье сосредоточено на характеристике варьирующихся компонентов конструкции, которые, в зависимости от ситуации, могут выражаться различными способами. Демонстрируется сравнительно-оценочный характер данной конструкции, а также выявляются некоторые особенности контекста, способные акцентировать внимание на этом сопоставлении. К ним относится использование нескольких объектов в одной позиции, частиц, усиливающих оценку, подразумевающую несоответствия объектов друг другу, изолированное употребление конструкции с восклицательной интонацией и нагромождение в тексте синонимичных единиц с семантикой сравнения.

Понятие редукции обсуждается в большинстве курсов фонетики, а также часто используется в современных лингвистических работах. Будучи общеизвестным, оно тем не менее понимается крайне разнообразно в зависимости от области исследования и традиции. Вопреки распространенному представлению, этот термин используется не только применительно к гласным. В статье кратко рассматривается его история в XVIII–XX вв. С опорой преимущественно на русско- и англоязычные источники делается попытка установить период, в котором явление устойчиво входит в лингвистический узус и получает первые определения (XVIII–XIX вв.). В связи с этим специальное внимание уделяется «Основам фонетики» Эдуарда Зиверса, где впервые было дано развернутое описание редукции. Затем описывается процесс вхождения этого понятия в российскую филологическую традицию: рассматриваются термины-заменители, использовавшиеся в языковедческих трудах до конца XIX в., а также определяется период, в котором редукция закрепляется в русскоязычном узусе. В частности, устанавливается, что в восприятии редукции русскоязычными исследователями немалую роль сыграл вышеупомянутый труд Зиверса. В заключение кратко описывается использование понятия в XX в.; особое внимание уделяется смещению внимания на вокалические процессы под влиянием трудов Л. В. Щербы и позже Бьёрна Линдблома. Примечательно, что наблюдения Щербы над гласными во многом предвосхитили концепцию Линдблома, однако едва ли этот факт получил заслуженное внимание в мировой фонетической литературе.

Целью исследования является выявление важнейших синтаксических особенностей на материале оригинальных поэтических произведений малых и средних жанров в художественной системе В. К. Тредиаковского.

Результаты работы свидетельствуют о высокой активности бессоюзных предложений в грамматике его поэзии в сравнении с теми же показателями у Кантемира и Ломоносова, а также об особом тяготении к использованию приемов сегментации и субъективной модаляции фразы в виде обособленных оборотов, вводных и вставных синтагм, присоединительных конструкций, именительного темы, риторических восклицаний, вопросов и обращений, односоставных структур. В. К. Тредиаковский — создатель самого пространного (объемом 156 слов) лирического высказывания эпохи от Кантемира до Карамзина.

Выявленные особенности свидетельствуют о том, что поиски Тредиаковского в области «грамматики поэзии» не только соответствовали магистральным направлениям развития русского лирического синтаксиса в целом, но даже опережали общепоэтические тенденции. В. К. Тредиаковский-лирик выступает смелым новатором и экспериментатором, роль которого в поисках языка для только начавших формироваться в России жанровых форм лирики, к сожалению, до сих пор остается недооцененной.

В настоящей статье рассматривается анжамбеман как средство реализации иронии в поэзии И. А. Бродского. В основе анжамбемана, как и в основе форм комического, лежит несовпадение. Для комического это условное несовпадение ожидаемого и реального, для анжамбемана — несовпадение синтаксического и ритмического членения стиха. Несмотря на богатейшую традицию исследования анжамбемана вообще, в литературоведении в меньшей степени описан иронический потенциал этого приема.

Ирония и рациональная, критическая картина мира — одно из ключевых свойств поэзии И. А. Бродского, и анжамбеман становится выразителем подобного мировоззрения. В статье рассматривается, как с помощью анжамбемана (в том числе «затяжного») Бродский разрушает ожидание, связанное с клише, очевидностью и тем самым делает высказывание содержательно неустойчивым, парадоксальным. Поэтический перенос способствует тому, чтобы читатель «задержался» в своем ожидании «нужного» слова, а затем обманулся в этом ожидании, что рождает в стихотворениях иронический эффект и оказывается частью «внеавторитарного» поэтического мышления Бродского.